Мой дом. «Чукотские рапсодии»

«...Организационный этап новой партии, включал в себя, кроме всего прочего, доставку продуктов, снаряжения и ГСМ к месту основного базирования. Предстояло «пройти» примерно 650 километров конвою из двух тракторов и четырёх транспортных саней. Два тракториста и я - геолог-сопровождающий. Для меня, этот санно-тракторный рейс представлялся привычным. Он был далеко не первым и мало чем отличался от предыдущих, разве что, груза было «чуть» больше и времени до начала половодья оставалось совсем мало. Начальство на дорожку похлопало по плечу, со словами: «Справишься! Через месяц ждём тебя с техникой обратно». Я четко понимал, что это нереально, но смысла пререкаться не видел. Знал, что вернусь. Знал, что с техникой - но, месяца через полтора-два!

Бодро «пробежали» первые 30-50 километров, и пошли наледи. Наледи в марте-апреле опасны тем, что начинаются затяжные пурги, и их (наледи) переметает снегом. Если ночью, под «фарами» они ещё как то видны, то днем только по наитию. Их так много, что обойти все, просто невозможно. С «мелкими», мы привычно справлялись, постоянно меняя сцепки нашего санно-тракторного поезда. То с помощью двух тракторов и одних саней «бодро» тропили первый след, затем возвращаясь по нему - перетаскивали остальные. То на один трактор цепляли двое-трое саней и тихонько, на «цыпочках», преодолевали очередное препятствие. При этом, задние сани крепили ко второму трактору, на случай если караван начинал тонуть и надо было успеть «вынуть» его из купели, чтобы попробовать объехать это место другим путём. В большущую наледь - мы все же въе***ись, потому что обойти её было просто невозможно из-за размеров. Вылезли мы из неё через неделю, с помощью таких же, как мы - горемык. Все это были наледи перед «американкой» на лимане, а потом были ещё наледи «Красненские» - на реке Анадырь. После мы вошли в горы, и начались спуски, подъёмы, преодоление заснеженных перевалов, рек и ручьев, уже напитанных водой и готовых вот-вот вскрыться половодьем. Сама тундра, в широких долинах рек, только сверху кажется ровной, а на самом деле - это «стиральная доска» из промерзлой кочки и валунов, которые, если ты неопытен или «расслабился» - разносят ходовую часть трактора вдребезги.

Рейс продолжался уже второй месяц. Тракторы в рейсе не глушатся никогда, потому что завести их потом, на морозе с ветром - невозможно. Да и спать приходится в кабине, из которой тепло выдувается за считанные минуты. Но, спать в кабине - это привилегия тракториста. Сопровождающий же, может устроится сверху на санях, или на снегу - бросив под спальник брезент и спрятавшись от пурги с подветренной стороны. Чёрные, опухшие от нагрузок руки, похожие на кувалды, постоянно саднили от тросовых проколов и начинали особенно напоминать о себе ночью, когда согревались. Боль приходила вместе со сном, который никак нельзя было назвать глубоким и безмятежным. Прямо на ходу, в кабине трактора, мы чистили зубы, готовили и принимали пищу, справляли нужду и почти не разговаривали - всё равно из-за грохота дизеля и гусениц ничего не слышно. Молча размышляли - каждый о своём. Но, почти уверен, что у каждого была одна мечта на всех - скорее добраться до дома, дабы спокойно выспаться, сходить в баню, обнять любимую и никогда больше не слышать таких слов, как трактор, трос, водила, солярка, снег и пурга. Останавливать наш поезд «по мелочам» не желательно, потому-что когда ты потерял динамику движения в глубоком весеннем снегу, он обхватывает металл своими холодными влажными лапами и не отпускает, как промерзлый замок не отпускает лизнувший его язык. Потом сани из снега приходится вырывать «с кровью» и матом.

Последним серьёзным водным препятствием, в 20 километрах от финишной точки, была река Вапанайваам. Наступил май, и по реке уже шла «верховодка», лёд осел на дно, глубина была критична, но мы, уже остервеневшие, и в предчувствии конца маршрута, преодолели препятствие «на раз». Всего за сутки! Уже на другой стороне реки, проходя по пойменному лесу, перед нами внезапно возник сруб дома. Сначала подумали, что от усталости и недосыпа начались коллективные галлюцинации. Оказался реальный дом, рубленный из толстенного тополя, с печкой, столом, лавками и ... нарами. Мы быстренько прибрались, затопили печь, нагрели воду, помылись, приготовили «супокашу». Я, по праву старшего в рейсе, достал из заначки бутылку водки и мы отметили окончание маршрута, ведь оставшиеся 20 километров, после всего пройденного, не воспринимались нами как часть маршрута. За столом мы говорили обо всем, перебивая друг друга, не останавливаясь, хохоча и обнимаясь, вспоминая очередной, оставшийся позади путь. Потом застелили спальниками нары, достали чистые белые вкладыши, и легли - вытянув ноги, не то что ранее - в позе эмбриона. Спустя, казалось мгновенье - мы все одновременно уснули.

С тех пор прошло уже много лет, но я помню тот, мой первый «дом бродяги» как вчера, хотя и до этого и после, у меня были дороги и маршруты, балки и палатки, базы и подбазки (два дня-переезд). Но именно в этом доме, тогда, хотелось остаться навсегда. Может быть, я туда ещё вернусь?»

Тогда, Чукотка - на 13 лет стала моей второй Родиной. Я обрёл там семью, любимую работу, друзей, там родились одни и жили рядом другие, мои дети. Для территории и людей, на ней проживающих, я стал своим, они приняли меня и таких же как я - профессиональных бродяг. Я точно знал, что обрёл свой дом. Обрёл мечту. Но, в это время, где-то, кто-то, решал судьбу страны и мою одновременно - и увы, не так как мы все надеялись...

К сожалению, ни одного фото-свидетельства, с описанного мной выше, санно-тракторного рейса, не осталось. Но, как я и упомянул, он мало чем отличался от предыдущих и последующих.
Только в памяти остался и тот бревенчатый сруб, ставший для меня прототипом всех домов, что случились у меня позже. Каждый раз, начиная строить новый дом, на новом месте, в моем сердце и голове возникал тот образ дома бродяги, который будет со мной, пока я жив.