Мой дом. «Чукотские рапсодии»

«…Организационный этап новой партии, включал в себя, кроме всего прочего, доставку продуктов, снаряжения и ГСМ к месту основного базирования. Предстояло «пройти» примерно 650 километров двумя тракторами с четырьмя транспортными санями. Два тракториста и геолог-сопровождающий (автор). Для меня этот санно-тракторный рейс представлялся привычным. Он был далеко не первым и мало чем отличался от предыдущих, разве что груза было «чуть» больше и времени до начала половодья было совсем мало. Начальство на дорожку похлопало по плечу, со словами: «Справишься! Через месяц ждём тебя с техникой обратно». Я четко понимал, что это нереально, но смысла пререкаться не видел. Знал, что вернусь. Знал, что с техникой. Но, ... месяца через полтора-два !?
Бодро «пробежали» первые 30-50 километров, и пошли наледи. Наледи в марте-апреле опасны тем, что начинаются затяжные пурги, и их (наледи) переметает снегом, и если ночью под «фарами» они ещё как то видны, то днем только по наитию. Их так много, что обойти все, просто невозможно. С «мелкими» мы привычно справлялись, постоянно меняя сцепки нашего санно-тракторного поезда. То в два трактора и одними санями «бодро» тропили первый след, и затем возвращаясь по нему перетаскивали остальные, то на один трактор цепляли двое-трое саней и тихонько на «цыпочках» преодолевали очередное препятствие. При этом, второй трактор цеплялся к задним саням, на случай если караван начинал тонуть и надо было успеть «вынуть» его из купели и попробовать объехать это место другим путём. В большущую наледь мы все же въе…сь, потому, что обойти её было просто невозможно из за размеров. Вылезли мы из неё через неделю, с помощью таких же, как мы, горемык. Все это были наледи перед «американкой» на лимане, а потом были ещё наледи «Красненские» на р. Анадырь, потом мы вошли в горы, и начались спуски-подъёмы, преодоление заснеженных перевалов, рек и ручьев, уже напитанных водой и готовых вот-вот вскрыться половодьем. Сама тундра, в широких долинах рек, только сверху кажется ровной, а на самом деле - это «стиральная доска» из промерзлой кочки и валунов, которые разносят ходовую часть трактора вдребезги, если ты неопытен или «расслабился».
Рейс продолжался уже второй месяц. Трактора в рейсе не глушатся никогда, потому что завести их потом, на морозе с ветром, невозможно, да и спать приходится в кабине, из которой тепло выдувается за считанные минуты. Но это привилегия тракториста (спать в кабине). Сопровождающий же может устроится сверху на санях, или на снегу, бросив под спальник брезент и спрятавшись от пурги с подветренной стороны. Чёрные, опухшие от нагрузок руки, похожие на кувалды, постоянно саднили от тросовых проколов и начинали особенно напоминать о себе ночью, когда согревались. Боль приходила вместе со сном, который никак нельзя было назвать глубоким и безмятежным. В кабине трактора (на ходу) мы чистили зубы, готовили и принимали пищу, справляли нужду и почти не разговаривали-все равно из-за грохота дизеля и гусениц ничего не слышно. Молча размышляли - каждый о своём. Но, почти уверен, у каждого была одна мечта на всех - скорее добраться до дома, выспаться, сходить в баню, обнять любимую и никогда больше не слышать таких слов, как трактор, трос, водила, солярка, снег и пурга. Останавливать наш поезд «по мелочам» не желательно, потому-что когда ты потерял динамику движения в глубоком весеннем снегу, он обхватывает металл своими холодными влажными лапами и не отпускает, как промерзлый замок не отпускает лизнувший его язык. Потом сани из снега приходится вырывать «с кровью» и матом.
Последним серьёзным водным препятствием, в 20 километрах от финишной точки, была река Вапанайваам. Наступил май, и по реке уже шла «верховодка», лёд лёг на дно, глубина была критична, но мы, уже остервеневшие, и в предчувствии конца маршрута, преодолели препятствие «на раз». Всего за сутки. Уже на другой стороне реки, проходя по пойменному лесу, перед нами, вдруг, возник сруб дома. Сначала подумали, что от усталости и недосыпа начались коллективные галлюцинации.
Оказался реальный дом, рубленный из толстенного тополя, с печкой, столом, лавками и… нарами. Быстренько прибрались, затопили печь, нагрели воду, помылись, приготовили супокашу. Я, по праву старшего в рейсе, достал из заначки бутылку водки и мы отметили окончание маршрута (оставшиеся 20 км. уже не расстояние). За столом мы говорили обо всем, перебивая друг друга, не останавливаясь, хохоча и обнимаясь, вспоминая очередной, оставшийся позади путь. Потом застелили спальниками нары, достали чистые белые вкладыши, легли, вытянув ноги (а не в позе эмбриона) и уснули сразу и одновременно. С тех пор прошло уже много лет, но я помню тот (мой первый) «дом бродяги» как вчера, хотя и до этого и после, у меня были дороги и маршруты, балкИ и палатки, базы и подбазки (два дня-переезд). Но именно в этом доме, тогда, хотелось остаться навсегда. Может быть, я туда ещё вернусь?»

Тогда Чукотка, на 13 лет стала моей второй Родиной. Я обрёл там семью, любимую работу, друзей, там родились одни и жили рядом другие, мои дети. Для территории и людей, на ней проживающих, я стал своим, они приняли меня и таких же как я профессиональных бродяг. Точно знал, что обрёл свой дом. Обрёл мечту. Но…, в это время где-то, кто-то, решал судьбу страны и мою одновременно, и увы, решил ее не так как мы, все, надеялись.
К сожалению, ни одного фотосвидетельства, с описанного мной выше, санно-тракторного рейса, не осталось. Но, как я и упомянул, он мало чем отличался от предыдущих и последующих.
Только в памяти остался и тот бревенчатый сруб, ставший для меня прототипом всех домов, что случились у меня позже. Каждый раз, начиная строить новый дом, на новом месте, в моем сердце и голове возникал тот образ дома бродяги, который будет со мной, пока я жив.